Чипировать, чтобы что?

В ближайшем моём окружении есть человек, вызывающий недоумение самим фактом своего существования. Грешно говорю- я знаю это, борюсь, но идеи человеколюбия мрут, как мухи, в его присутствии, лишь подлетая к его голове.

 В последнее время, насмотревшись роликов  в сети, он очень часто говорит пророческим тоном:
- Нас хотят чипировать.
- Кто?

 Обычно у него враги, простите за повторение его неполиткоретных определений: черножопые, хохложопые и жиды. Но на этот раз виноваты  вроде бы другие, купившие "нас" "давно уже" америкосы и китайцы, отхватившие восточные наши земли.
 Для информации:  хохложопые и жиды- это его старая жена, без которой у него ничего не было бы, её сын с невесткой, т.е. со мной. Он громко ругается в душе, когда думает, что его никто не слышит, поэтому я знаю, что я ещё и "прибалтийская сука".( Черножопые- это кто вообще может быть? Если сам он из  гудермесских казаков и это не он?)

 - Чипировать тебя, чтобы что?
-  Чтобы управлять?
-  Зачем тобой управлять?
-  Чтобы уничтожить.

А может, правда, редкий экземпляр для нашего биологического вида? Потому мы с мужем потрясённо молчим. Хотя, если подумать логически, сетевые ролики и накачанная чем-то курица, которую он каждый день покупает в "Магните" уже давно его уничтожают, просто не сразу. Думаю, что всё зло в курице!

 Если вы  боитесь мировых заговоров, чипирования и пр. или, напротив, только "за", рекомендую интересное чтение.
Нашла в сети произведение  жанра социальной фантастики  "Башня Трои" Оскотского
https://www.liveinternet.ru/users/volnavit/rubric/4028193/

Автор  многословно и довольно глубоко философствует на эти темы. С литературной точки зрения автору- технарю не хватило  изящества, но задумка была хороша.

Представьте себе человечество после генной профилактики, когда население Юга простерилизовали, а избранные народы получили практически бессмертие в виде регулярно отодвигаемого уровнем медицины, биологического старения. Однако "цивилизация обывателей, дорвавшись до бессмертия, запустила механизм самоуничтожения". Мир гибнет, а часть интеллектуалов собирается покинуть нашу планету, как балласт. Как быть в этих условиях обыкновенному, ни плохому, ни хорошему человеку?  На свою беду герой не гений, но хорошо образован, чтобы понять,хотя бы в самом конце, что происходит:
 Зачем ходил я к черным башням Трои, Зачем меня стрела кусала дважды, Зачем я десять лет видал на стенах Еленин красный, взвитый ветром плащ?( В. Луговской)

Сохраняю несколько цитат:

  Инстинкт самосохранения гонит человека к бессмертию и движет прогресс, но в нем самом противоречие роковое. Человек, естественно, себя стремится сохранить в своем природном виде. А он – такой – для бессмертия не годится! Для борьбы, для движения к цели он действительно никаким другим быть не может. Но вот для ДОСТИЖЕНИЯ цели он должен сущность свою проклятую, эгоистическую изменить. Не сумеет? Ну тогда и бессмертие вместо спасения катастрофой для него обернется…
<...>
  И я никогда не пойму, как может весь этот мир – как ни в чем не бывало – продолжать свое существование, когда его оставил лучший из людей...
 Я презирал весь этот мир, который, не заметив исчезновения моего деда, продолжал себе жрать, пить, совокупляться, изобретать новые развлечения. Мир, который уже предвкушал наступающее бессмертие, понимая его как бесконечное продление собственного свинства.
 Именно тогда я решил, что не стану бороться за преуспевание в этом мире. Даже не из протеста и отвращения, из самой элементарной логики. Этот мир не заслуживал бессмертия, оно не могло пойти ему впрок, он был обречен. А раз так, все его соблазны ничего не стоили и бессмысленно было вступать из-за них в схватку. Бессмысленно, даже если знать, что он не погибнет у тебя на глазах, а исхитрится и просуществует немного дольше срока, отмеренного тебе самому…
<...>
  Бессмертие получилось каким-то обыденным, да и окружающий мир ничуть не поумнел.
<...>
Когда вводили генную профилактику, боялись перенаселения. Боялись напрасно. Бездетные народы Юга вымирают от старости в лагерях, а у западных наций, получивших бессмертие, установилась ничтожная рождаемость. На Земле сейчас гораздо меньше людей, чем полвека назад. Но как раз бессмертие сделало нашу планету в МОРАЛЬНОМ отношении тесной, как никогда, породило небывалую ненависть друг к другу. Вся четырехсотлетняя буржуазная демократия была обречена в тот день, когда генная профилактика вышла из лабораторий и стала доступной хотя бы только для жителей развитых стран. Скоро наша цивилизация взорвется, как подожженный пороховой погреб!
<...>
 Я жалел свой город. После смерти деда он был единственным, что на всем свете осталось мне близким. Этот город, отчасти ушедший, отчасти сохранившийся, отчасти придуманный дедом и дополненный моим собственным воображением, казался мне живым. Он был для меня символом всей России – прекрасным, несбывшимся обещанием.
<...>
мы – тайное общество нового типа. Все прежние заговорщики, все революционные движения ставили целью захват власти. Что-что, а это мне из истории известно! Неважно, для чего они стремились подчинить себе людскую массу, – для того, чтобы ее перевоспитать и осчастливить, или для того, чтобы загнать в рабство. Да хоть бы уничтожить, им всем эта масса была необходима! А мы с самого начала хотели ОТДЕЛИТЬСЯ ОТ НЕЕ. В условиях бессмертия эта каша из миллиардов личинок, способных только жрать, развлекаться и убивать друг друга в борьбе за еду и развлечения, ОБРЕЧЕНА. Спастись могут немногие: те, для кого цель жизни – познание, кто по своему интеллекту соответствуют пространству, времени, сложности Космоса!
<...>
 Нас никто не остановит! У нас лучшие умы планеты, не титулованные карьеристы из государственных академий, не дельцы из университетов, гоняющиеся за грантами, не бизнесмены из научных центров корпораций, а настоящие гении. И мы никому не бросаем вызов. Наша сила как раз в том, что нам ничего не нужно от общества!
<...>
  Не выйдет у вас ничего! То, что вы затеяли, – очередная попытка построить коммунизм, пусть не для всех, а только для себя, – попытка обреченная, как все предыдущие! Коммунизм с его социальным равенством был бы идеальной системой, если б только люди без всякого насилия могли согласиться с природным неравенством между ними. Если б каждый был искренне готов занимать в иерархии – а она неизбежна – именно то место, которое позволяют занять его способности. Но люди никогда не примирятся с подчинением, они будут рваться наверх! Вы брезгуете коммерцией, брезгуете политикой, гордитесь своей наукой и не понимаете очевидного: в космических исследованиях конкуренция и междоусобная борьба так же неотвратимы, как в самом грязном бизнесе!
   Улыбка Елены стала отчужденной. Я всё еще кипятился:
   – У вас нет сейчас грызни за первенство только потому, что вы вместе противостоите окружающей массе и презираете ее. Но как только вы отделитесь от остального человечества, вы унесете с собой все его болезни! Ваша группировка сама станет для вас всем человечеством, да притом крохотным, замкнутым. Возникнет соперничество, а для сообщества бессмертных людей – это гибель, будь то большое сообщество или маленькое! Ваш пчелиный рой единомышленников, удравший от общей судьбы, сгорит в том же пламени, что и оставленный улей!
<...>
 Мысли мои, помимо воли, устремлялись всё к той же, вечной русской теме – спасению мира.
   Да, кризис, порожденный бессмертием, оказался всепроникающим, как сильнейшее ионизирующее излучение. Стали разрушаться самые глубинные структуры человеческой психологии. Еще Екклезиаст сетовал: «Все труды человека – для рта его, а душа его не насыщается». Но ведь именно труды «для рта», для выживания – своего собственного и близких – в прежние века наполняли смыслом короткое существование. В этих трудах и был заложен величайший смысл, раз они позволили от поколения к поколению дотянуть до бессмертия. А вот бессмертие уже потребовало смысла, для большинства доселе неизвестного и просто чуждого. Потребовало именно «насыщения души».
   При этом вся прежняя философия, опирающаяся на постулат «философствовать – означает учиться умирать», утвержденный мыслителями прошлого, от древних греков до Монтеня и Толстого, философия, измеряющая человеческое совершенство приближением к стоицизму, оказалась не то чтобы устаревшей, но разреженной. А вместе с нею недостаточным для дыхания стало и ее благородство.
<...>

 Порождаемое бессмертием в обывательском сознании ужасающее чувство бессмысленности неминуемо вело к такому падению нравов, какого в минувшем не бывало в самые темные эпохи нашествий варваров и разрушения культуры.