Падре Андрей

 художник Бо Бартлетт (Bo Bartlett)

Мои студенческие годы были насыщены незабываемыми встречами с уникальными людьми. В наш университет был какой-то особенный отбор кадров- тот, кто выбирал нам преподавателей,  явно не боялся экспериментировать.

 Русский язык преподавала самая настоящая школьная училка ( вообще-то директор школы) под говорящей фамилией Рожукалнс (в дословном переводе "Розовая гора"), которая громогласно предупредила на первом же занятии, что если "до неё было некому", то уж она точно теперь научит нас диктанты писать. Мы сразу сжались до объёмов пятиклассниц и начали хором зубрить орфограммы. У неё я научилась чётко объяснять  правила русского языка "один класс за один день", что мне потом пригодилось в репетиторской деятельности. С тех пор много подзабыла и теперь каждый раз, когда я делаю ошибки, а "не ошибался только профессор Дитмар Эльяшевич Розенталь", надо мной  грозной тенью нависает "Розовая гора".

 Польский язык преподавала настоящая польская учительница. Курс языка основывался на аудировании и повторении диалогов на самые распространённые разговорные темы. По- русски она не говорила, так что погружение в язык было максимальным. Через полгода мы уже говорили по-польски и  увлечённо читали со словарём.У неё я научилась объяснять "на пальцах"- в буквальном смысле. Она на самом деле показывала руками перевод слов на русский( попробуйте показать: "пыль","мороженое","внучка"!), но в основном опрометчиво полагалась на общее в наших языках. Например диктует "pogrzeb- to est pogrzeb", мы и пишем в словарики "погреб", а она сердится. Оказывается, имела в виду " погребение"- "похороны". Пальцы уставали, общее в языках иссякало, и тогда она рисовала bocian белым мелом  на доске. У неё получалась странная худая птица, в которой без красных лап было трудно признать аиста. К концу занятий наша доска напоминала египетские скрижали. Думаю, что учительница польского осталась нелестного мнения о нашей сообразительности в конечном итоге.

  Вам нетрудно будет догадаться, кто преподавал нам латынь...Настоящий католический священник прямиком из Ватикана! Розовощёкий, свежий, как майская роза, мо-ло-дой!

 А у нас двадцать девок! Так и учил нас читать по-латыни, не поднимая глаз. Смотрел в пол или чуть повыше наших пустых девичьих голов, и  рассказывал простые истории из обычной жизни молодого человека. Как чуть не погиб в армии и начал ценить каждый миг жизни. Как впервые в жизни копал могилу и, пересыпая песок,  мрачно думал, что он тоже станет песком, но взбунтовался: "я- не песок!". Как долго учился смирению. Как учится и сейчас  у каждого встречного.

 Его неспешные рассказы с закрытыми глазами в тишайшей аудитории были не похожи ни на какие другие занятия в мире. Мы старательно зубрили латынь, запоминали молитвы, с которыми он приходил и уходил, давно уже не заигрывали, задавали важные глупые вопросы, мечтали увидеть Ватикан.

Он научил нас  в трудных или опасных ситуациях ставить мысленно перед собой  защитный крест. "O Maria, sine labe originali concepta, ora pro nobis, qui ad te confugimus", - выдыхаю я с тех пор, крепко зажмурившись, и  на всякий случай ставлю мысленно кресты со всех пяти сторон, когда сердце уходит в пятки.

 Его короткие истории попадали прямо в сердце.
Про семью, в которой дети не доживали до подросткового возраста из-за наследственного заболевания, но они всё рожали, потому что были счастливы быть рядом с каждым ребёнком, сколько бы ему ни было отпущено. Есть в вас такое смирение? Нет, наверное. И во мне -нет. И в нашем падре, когда он отпевал их четвёртого ребёнка, тоже не было...

 Когда подошёл к концу курс латыни, падре Андрей попрощался с каждой из студенток, задержав  каждую руку в тёплых, добрых ладонях, и каждой пристально  посмотрел в глаза. Что он там увидел? Наши надежды, страхи, будущее счастье и несчастье? В этом взгляде была такая отчаянная глубина,  любовь безусловная и печаль, что мне кажется- он всё про нас знал.