Чай со свекровью. Прюнелевые ботиночки

 ПРЮНЕ́ЛЕВЫЙ

1. связанный, соотносящийся по значению с существительным прюнель; свойственный, характерный для неё

2. сшитый, сделанный из прюнели ◆ Я уверен, что летом он ходит непременно в каких-нибудь цветных прюнелевых ботиночках с перламутровыми пуговками сбоку. Фёдор Достоевский, «Бесы», 1872 г. ◆ Даровитый артист был в прюнелевых полусапожках, имел на левой руке перчатку, курил сигару и даже издавал запах гелиотропа, но, тем не менее, все-таки сильно напоминал путешественника, заброшенного в страну, где нет ни бань, ни прачек, ни портных… Антон Чехов, «Актёрская гибель», 1885—1886 г. (цитата из НКРЯ) ◆ Мы бы, например, не удивились, если бы однажды увидали его в цветном жилете и в ботинках на пуговицах, с прюнелевым верхом. Валентин Катаев, «Алмазный мой венец», 1975—1977 г. (цитата из НКРЯ)

Свекровь моя Жанна Алексеевна 38 года рождения быстро прячет фото своей бабушки Людмилы. Фото она всегда показывает практически с рук. Так ревностно относится к своим фотоальбомам и  целлофановым "фотопакетам", что мне даже неловко просить фото переснять, не то, что куда-нибудь выложить на всеобщее обозрение.

Рассказывает она истории дивные, немногословные, но вот какая-то деталь из эпохи вдруг выпадает и не даёт покоя, и рисует картины в моей голове.

На этот раз- прюнелевые ботиночки. Истории про то, как жили  в давние времена трудно, звучат всегда одинаково, но тем не менее, в очередной раз, поражают стойкостью и призывают плюнуть на свои современные  проблемки и жизненные печальки.

Бабушка её Людмила на фото красивая худощавая женщина с гладко зачёсанными за уши седыми волосами и пронзительными, даже по чёрно-белому фото понятно, что яркими голубыми глазами, была эстонкой. Документов почти никаких не осталось- её девичья фамилия стёрлась из памяти маленькой Жанны. Она вспоминает, что бабушка однажды увидела в титрах к кинофильму короткую эстонскую фамилию и отметила, что её тоже так раньше звали. А Жанна маленькая тут же сложное слово и забыла.

 Бабушка вообще практически ничего не рассказывала о своей добрачной жизни. Может, и имя её при рождении было вовсе не Людмила. Русские паспортистки тогда переписывали имена смело. Моя родственница латышка  из Тэклы запросто стала Татьяной, так что и с эстонской бабушкой моей свекрови могло случиться что-то подобное. Раз она ничего о детстве не рассказывала, то наверное и не было ничего жаль. Жизнь её  была тяжёлой. Родители её рано умерли, а старшие сёстры отдали её совсем малышкой в приют при монастыре. Монашки научили её шить и не верить богу.

Родилась она под Нарвой в году 1890-м. О её родных ничего не известно. Только однажды она обронила, что её семье принадлежала корчма.

На старости лет она ездила на родину, но вернувшись, ничего никому не рассказала.

Я представляю маленькую худенькую, обиженную на весь свет, девчушку, которая через много лет, уже став бабушкой, во время эвакуации в войну, серьёзно объясняла внучке: "Бога нет. Просто не может его быть."

А тогда она была одна во всём свете. Прилежно шила. Слушалась монашек. И мечтала сбежать!

Вот что было в голове? Откуда? Мои крестьянские прабабки и слыхом не слыхивали о таких вольностях.

Наверняка ветер свобод продувал тот её временный приют насквозь. Читаю в википедии про Нарву: "В 1870 году через город прошла Балтийская железная дорога, соединившая порты Ревель и Балтийский порт на Балтике с Санкт-Петербургом и линией Николаевской железной дороги. Были построены железнодорожная станция и мост через Нарову." Стучат колёса и мимо мчатся поезда в новую  жизнь, вполне вероятно, что счастливую жизнь. Страшно, но есть шанс!

Неизвестно, сколько Людмиле было лет, когда она рванула в Питер. С пустыми руками в незнакомом городе девушка быстро нашла работу в швейной мастерской, а скоро нашла и мужа. Муж был такой же неприкаянный и чужой в России- поляк, работавший на Путиловском заводе. По семейной легенде он был сослан в Россию после польского восстания. Какого восстания,за что сослан, и откуда- такие вопросы в этой семье до меня никто не задавал и вообще перебивать свекровь мою Жанну не принято, так что слушаю дальше и помалкиваю.

Поляк темперамента был буйного- понятно, почему потомки получились украинцами- быстро встрял в стачку на заводе и был сослан снова. Но так как он был специалист по каким-то заводским делам, то был сослан на другой завод, работать. Семья(а уже были дети)отправилась на завод вместе с ним. Хитрая судьба варила своё зелье: завод оказался в Таллине! Людмиле пригодился родной язык и мастерство хорошей уже тогда портнихи. Семья выжила.

 И снова  манила и обещала что-то железная дорога. Отец семейства устроился работать на железную дорогу- так семья оказалась в Луганске  и осела здесь навсегда практически в полном составе. Пока через поколение, стареющую телом, но не душой, свекровь мою Жанну дорога не привела в Новороссийск. А за нею и мы подтянулись, "поуехавшие" со своих насиженных мест. Страсти то какие у нас цыганские,-  думаю я, слушая дальше  неторопливый рассказ свекрови.

Отец семейства работал на заводе. Жили в заводском доме. Выходной у него был один. Каждое воскресенье, тогда ещё не бабушка, а просто домохозяйка Людмила, оставляла пятерых дочек на мужа, садилась на поезд, и ехала в село на рынок торговать нашитыми детскими нарядами. Шить Людмила умела всё- хоть шляпки, хоть перчатки, но выгоднее было именно детскую одежду.  Перед нарядными детскими платьицами зажиточные крестьянки устоять не могли и давали за них прилично деревенских продуктов. Так что Людмила с мешком на ночной поезд из дому выскакивала и с мешком затемно возвращалась.

Богатое село было в стороне от железной дороги. Она часто вспоминала именно зимнюю пору- как она в темноте бежит по лесу, одна, с тяжёлой поклажей,  по глубокому снегу в прюнелевых ботиночках.

Не выходит из головы эта картина..

 Созвучен художник Евгений Муковнин